|
Предельная бессмысленность Древней Руси
Изданная в 1926 г. в Берлине работа Николая Трубецкого 'Наследие Чингисхана' открывается следующим утверждением: 'Господствовавший прежде в исторических учебниках взгляд, по которому основа русского государства была заложена в так называемой Киевской Руси, вряд ли может быть признан правильным. То государство, или та группа мелких, более или менее самостоятельных княжеств, которых объединяют под именем Киевской Руси, совершенно не совпадает с тем русским государством, которое мы в настоящее время считаем своим отечеством'.
Но уже здесь вдумчивый читатель способен понять, что речь идет отнюдь не об этнической преемственности, а о несовпадении географического положения, которое, по Трубецкому, предопределяет политическую сущность государства, его цели и задачи, его историческое предназначение. 'Между Киевской Русью и той Россией, - пишет Николай Сергеевич, - которую мы теперь считаем своей родиной, общим является имя 'Русь', но географическое и хозяйственно-политическое содержание этого имени совершенно различно'.
Всякому, кто хоть немного изучал историю Древне-Русского государства (которое совершенно условно называют Киевской Русью, реально-историческое его название - Русь), известно, что после периода относительной консолидации русских земель, наступила эпоха раздробленности и княжеских междоусобиц. Эту разобщенность принято считать главной причиной неспособности противостоять монголо-татарскому нашествию. Однако из работы Николая Трубецкого следует, что иного развития Древней Руси просто и быть не могло. По той причине, что данное государство утратило свою целесообразность и жизнеспособность.
'...Киевская Русь не могла ни расширять своей территории, ни увеличивать свою внутреннюю государственную мощь, ибо, будучи естественно прикреплена к известной речной системе, она в то же время не могла вполне овладеть всей этой системой до конца; нижняя, самая важная часть этой системы, пролегающая по степи, оставалась всегда под ударами степных кочевников, печенегов, половцев и проч. Киевской Руси оставалось только разлагаться и дробиться на мелкие княжества, постоянно друг с другом воюющие и лишенные всякого более высокого представления о государственности. Это было неизбежно. Всякое государство жизнеспособно лишь тогда, когда может осуществлять те задачи, которые ставит ему географическая природа его территории. Географически заданием Киевской Руси было осуществление товарообмена между Балтийским и Черным морями; задание это в силу указанных выше причин было невыполнимо, и потому Киевская Русь была нежизнеспособна, а всякий нежизнеспособный организм разлагается...'
И сегодня при чтении трудов по истории Русского государства (будь-то Карамзина, Полевого, Соловьева или же Грушевского), неизбежно наталкиваешься на непроходимость материала именно о периоде княжеских междоусобиц, возникающую в результате полной бессмыслицы того, о чем читаешь. Какой может быть смысл в непрекращающихся интригах всех без исключения князей, периодических уничтожениях населения сопредельных княжеств, осуществляемых как при помощи кочевников, так и собственными силами русских князей? Все это говорит о полной утрате смысла существования Древне-Русского государства, созданного в IX в. усилиями князя Олега и его преемников. Предел же этой бессмыслице положил сокрушительный удар извне. И началась совсем другая история совсем других государств.
Монголы и Евразия
До 'евразийцев' по сути все русские историки сходились на том, что монголо-татарское завоевание и последующее 200-летнее 'иго' - наиболее негативный период истории Руси, затормозивший дальнейшее ее развитие и предопределивший последующее ее отставание от стран Западной Европы.
Уже в советское время столь жесткая и однозначная трактовка далеких исторических событий в корне противоречила главенствующей в стране идее дружбы народов. Потому как исторические реалии говорят о том, что полчища Чингисхана состояли из тех же 'братских' народов СССР. В частности, сами монголы представлены бурятами и калмыками, да и собственно Монголия по сути была 16-й союзной республикой. Что касается народов, вошедших в войско Батыя, отметим, что кипчаки - это предки нынешних казахов, а волжские булгары - казанских татар, и т. д. Поэтому напрашивается вывод, что это была война народов, пришедших в столкновение на определенном историческом этапе своего развития, но в дальнейшем составивших население огромной державы.
Да, это была война со всеми ее кровавыми ужасами, но ведь, к примеру, и падение Римской империи сопровождалось тем же. Так почему же кровавые события в Западной Европе рассматриваются с самых разных сторон, в то время как аналогичные действия на Руси - исключительно однобоко? Не потому ли, что главная действующая сила была здесь не европейской, а азиатской?
Заслуга евразийцев состоит, прежде всего, в том, что они, отбросив за ненадобностью европоцентристские предубеждения, фонарем объективности осветили 'темные века' нашей истории. По времени работы евразийцев пришлись на период становления Советского государства, однако не вписались в его каноническую - основанную на европоцентризме - историографию. (Фильм, подобный 'Монголу' Сергея Бодрова, в те времена был невозможен.) В то же время русский писатель Василий Ян (этнический малорус) создавал знаменитую свою трилогию о монгольском завоевании ('Чингисхан', 'Батый', 'К последнему морю'). Интересно, что, вполне придерживаясь традиционной точки зрения на Чингисхана исключительно как на завоевателя-разрушителя, писатель создает картину далеко не антимонгольскую. Происходит это благодаря самому внедрению в тему, то есть попытке реконструировать объективную историческую реальность.
Ну а высказывание, вложенное Яном в уста знаменитого Чингисханова сподвижника Джебэ-нойона достойно послужить эпиграфом даже к трудам 'евразийцев': 'У урусов много ханов; называются они по-ихнему 'коназ'. И все эти ханы - 'конази' - между собой грызутся, как собаки из разных кочевий. Поэтому разгромить их будет нетрудно. Никто не собрал этих 'коназей' в один колчан, и нет у них своего Чингисхана'.
В этих фразах заключены и бессмысленность исчерпавшего себя Древнерусского государства, и брызжущая через край монгольская энергия молодости, и государственнический гений Чингисхана. Обстоятельные же размышления на эту тему находим в книге кн. Трубецкого: '...Чингисхану удалось выполнить историческую задачу, поставленную самой природой Евразии, - задачу государственного объединения всей этой части света. Он выполнил эту задачу так, как только и можно было ее выполнить, - объединив под своей властью степь, а через степь и всю остальную Евразию... Евразия представляет собой некую географически, этнологически и экономически цельную, единую систему, государственное объединение которой было исторически необходимо. Чингисхан впервые осуществил это объединение, и после него сознание необходимости такого единства проникло во все части Евразии, хотя не всегда было одинаково ясным. С течением времени единство это стало нарушаться. Русское государство инстинктивно стремилось и стремится воссоздать это нарушенное единство и потому является наследником, преемником, продолжателем исторического дела Чингисхана'.
Русь-2. Перезагрузка
Исторический процесс крайне сложен и противоречив, а потому признаком скудоумия является линейная и однозначная его трактовка. Выступая против европоцентризма 'евразийцы' отнюдь не проповедуют взамен ему монголоцентризм и совершенно не идеализируют монголо-русские отношения. Также и отмеченная Трубецким преемственность нового Русского государства от империи Чингисхана носит отнюдь не линейный непосредственный характер. Как же осуществлялась эта преемственность?
Итак, от удара извне было сокрушено выродившееся старое Русское государство, на его месте должно было возникнуть новое. Каким образом оно могло возникнуть? Начнем с того, что после разгрома наступает период полнейшей разбалансированности, хаоса всей общественно-политической системы. Но именно этот период представляет собой необходимый этап перед началом нового строительства. Это период 'предгосударственного брожения', когда в виде государствообразующих идей в действие вступают новые энергетические посылы.
Об этом говорится в книге 'Наследие Чингисхана': 'Глубокое душевное потрясение охватило всех русских, перед сознанием открылись бездны, и выведенные из равновесия люди заметались, ища точки опоры... Татарщина была для Древней Руси прежде всего религиозной эпохой. Иноземное иго воспринято было религиозным сознанием как кара Божия за грехи... К этому времени относится кипучая творческая работа во всех областях религиозного искусства, повышенное оживление наблюдается в иконописи, и в церковно-музыкальной области, и в области художественной религиозной литературы. Этот мощный религиозный подъем был естественным спутником той переоценки ценности, того разочарования в жизни, которое было вызвано стихийным ударом татарского нашествия. Но в то же время в виде реакции против подавляющего чувства национального унижения возникло и пламенное чувство преданности национальному идеалу. Началась идеализация русского прошлого, не того недавнего удельного прошлого, теневые стороны которого, приведшие к поражению при Калке, были слишком очевидны, а прошлого более далекого. Эта идеализация сказалась и в таких памятниках, как 'Слово о погибели Русския земли', и в былинах, которые, как теперь установлено, получили редакционную переработку именно во времена татарщины'.
Здесь необходимо отметить, что после того, как монгольский пассионарный заряд пошел на убыль, Русь подверглась натиску с Запада. В итоге юго-западная ее часть оказалась в сфере влияния Литвы и затем Польши, северо-восток же, отвергнув поползновения с Запада, сохранил политическую ориентацию на Золотую Орду. О последствиях судьбоносного этого разделения, приведшего к формированию трех русских народностей, рассуждать можно бесконечно долго. Но никуда не уйдешь от очевидной исторической реальности, на которую в книге 'От Руси к России' указал Лев Гумилев: 'Русские княжества, принявшие союз с Ордой, полностью сохранили свою идеологическую независимость и политическую самостоятельность. Например, после победы в Орде мусульманской партии в лице Берке никто не требовал от русских обращения в ислам... Те русские княжества, которые отказались от союза с татарами, были захвачены частично Литвой, частично Польшей, и судьба их была очень печальной. В рамках западноевропейского суперэтноса русичей ждала участь людей второго сорта'.
Таким образом была предопределена судьба нового Русского государства: 'перезагрузка' нового русского проекта стала возможной лишь на Северо-востоке. Будучи вовлеченной в систему Монгольского государства, Северо-восточная Русь постепенно впитывала в себя комплекс идей, необходимых для возрождения собственного государства. Об этом говорит Николай Трубецкой: '...В результате татарского ига в России возникло довольно сложное положение. Параллельно с усвоением монгольской государственности должно было произойти усвоение самого духа этой государственности, того идейного замысла, который лежал в ее основе. Хотя эта государственность со всеми ее идейными основами воспринималась как чужая и притом вражеская, тем не менее величие ее идеи, особенно по сравнению с примитивной мелочностью удельно-вечевых понятий о государственности, не могло не произвести сильного впечатления...'
Как видим, ни о каком линейном наследовании, равно как о непосредственном равноправном и добровольном русско-татарском союзе речи здесь быть не может. То, что монголо-татары являются завоевателями и погромщиками Руси, 'евразийцы' совсем не отрицают. Однако их влияние на дальнейшую судьбу Руси сказалось не только и не столько в погроме, сколько в обретении Русью новой исторической задачи и нового энергетического заряда, необходимого для ее выполнения. Само же 'наследие Чингисхана' досталось русским не династическим путем, но было завоевано в бою с его потомками! О том, каким образом монгольская государственная идея стала российской, прекрасно показал князь Трубецкой: 'Путь к выходу был ясен. Татарская государственная идея была неприемлема, поскольку она была чужой и вражеской. Но это была великая идея, обладающая неотразимой притягательной силой. Следовательно, надо было во что бы то ни стало упразднить ее неприемлемость, состоящую в ее чуждости и враждебности; другими словами, надо было отделить ее от ее монгольства, связать ее с православием и объявить ее своей, русской.
Выполняя эту задачу, русская национальная мысль обратилась к византийским государственным идеям и традициям и в них нашла материал, пригодный для оправославления и обрусения государственности монгольской. Этим задача была разрешена. Потускневшие и выветрившиеся в процессе своего реального воплощения, но все еще сквозящие за монгольской государственностью идеи Чингисхана вновь ожили, но уже в совершенно новой, неузнаваемой форме, получив христианско-византийское обоснование. В эти идеи русское сознание вложило всю силу того религиозного горения и национального самоутверждения, которыми отличалась духовная жизнь той эпохи; благодаря этому идея получила небывалую яркость и новизну и в таком виде стала русской. Так совершилось чудо превращения монгольской государственной идеи в государственную идею православно-русскую'.
|
Вход
FAQ
Поиск
